Поезд подъехал к станции Hauptbahnhof, группа молодых людей ввалилась в вагон. Многие были «навеселе». Парни с пирсингом, в высоких байкерских сапогах, с бутылками пива прошли в другой вагон. Рядом со мной уселась стайка молодых девушек в мини-юбках в складочку и рваных колготках, они оживлённо болтали, перекрикивая друг друга с гортанно-раскатистым немецким «ррр». Они мне не мешали. Я знала, что на следующей остановке они выйдут, и вагон опять опустеет. Сегодня вечер субботы, и все едут тусоваться в центр Дортмунда в бары и клубы. Я посмотрела на них с завистью. Правда, у меня болела голова с похмелья. Мы вернулись из клуба только в 5 утра, но когда тебе 21, и ты приехал из недавно развалившегося Совка в Западную Германию, много веселья не бывает, — так мы считали с моей подругой Наташкой, с которой вместе жили в Дортмунде, и в свободное от учёбы в университете время, ходили на «дискотеку» с завидной регулярностью так, как сейчас ходим в фитнес-клуб на тренировки. Начинали мы тусоваться в среду, пятница – святое, ну, и суббота, конечно, если, как сегодня, кому-нибудь из нас не выпадет дежурство в психиатрической клинике.
Моя любовь к развлечениям и стала причиной того, что мне пришлось искать дополнительный заработок. Пару недель назад в пятницу я должна была продлить свою студенческую визу, поэтому взяла с собой паспорт, так и оставшийся лежать в моем внутреннем кармане нового дутика от Pradа, который я только что купила и не могла нарадоваться. Вечером, вернувшись домой, я быстро переоделась, надела куртку, в которой так и остался лежать паспорт, и помчалась догонять своих подруг, которые ужинали у итальянцев перед тем как пойти в наш любимый клуб Villiage. Тогда о ЗОЖе никто не парился, мы курили Маlboro light одну за одной, ели branzino или дорадо на гриле, пасту вонголе, пиццу с трюфелем и запивали все просекко. Итальянцам нравились русские девочки, они «выкатывали» нам за счет заведения лимончелло и профитроли. После мы все шли в Villiage. Это был самый модный клуб, в него всегда были дикие очереди, но наша подруга Ирка встречалась с менеджером этого клуба, поэтому мы проходили без очереди.
Я шла в клуб налегке, потому что обожала танцевать и не хотела обременить себя сумочками. Сдав куртку в гардероб, я засунула бумажный номерок в пластик в пачке сигарет и пошла танцевать. В клубе было пять залов с разной музыкой. Народу везде — не протолкнуться. Позже, когда мы с Наташкой обессилившие от танцев и веселья, решили ехать домой, я вдруг с ужасом увидела, что пластик на моей пачке оборвался, и номерка нет. Я кинулась в гардероб, но, увы, мою куртку забрали, а с ней паспорт, ключи от квартиры и какую-то наличность. У меня появились проблемы. Я решила не говорить ничего родителям, а всё уладить самой. Вот так и докатались до психушки. Точнее, до дежурства в ней, и сегодня была моя очередь дежурить.
Мы учились на факультете социологии, и работа с больными, наркоманами или психически нездоровыми людьми очень поощрялась и пропагандировалась как практика на нашем факультете. Нашим же основным мотивационным фактором в этих дежурствах были деньги. За ночь дежурства в самой крупной Вестфальской психиатрической клинике платили сто двадцать немецких марок, и ты при этом особенно не утруждался. Главным было прийти вовремя, к десяти часам вечера и пробыть бодрячком до шести утра. Нашей обязанностью было вести протокол и описывать состояние буйных больных, которые находились в реанимации под воздействием медикаментов.
В Германии все психиатрические клиники обязаны сотрудничать с полицией и докладывать о невменяемых пациентах и предпринятых медицинских мерах для нормализации их состояния. То есть если привезли буйного пациента на скорой, врачам необходимо отчитаться перед властями в форме протокола с полным почасовым описанием состояния больного и действий врачей. Вот для таких целей и вызываются девочки как мы, Sitzwache, студенты факультетов социологии или психологии.
Я посмотрела на часы, было без двадцати десять. Мне осталось три остановки. Я приеду вовремя. Мы подъехали к Stadtgardern, как я и предполагала, вагон сразу опустел. Было тепло, и от равномерного стука колес и усталости прошлой ночи я задремала. Проснулась от толчка и голоса, сообщавшего, что мы приехали на конечную остановку. Я взяла сумку и нехотя вышла из вагона. Клиника располагалась в пяти минутах ходьбы от станции метро, в парке. Было темно и холодно, конец февраля. Я перешла на другую сторону и вошла в большой парк, подошла к пропускному пункту, предъявила свои документы. Меня нашли в списке и сказали, на какой этаж надо подняться. Моё русское подсознание, впитавшее в себя с детства образы фашистов из военных фильмов, посылало мне тревожные сигналы, или, попросту сказать, у меня начинало «играть очко». Жутковатую атмосферу добавляло и то, что территория клиники была огромна. К основному зданию вела дорожка, тускло освещённая неоновыми лампами. При этом вокруг не было ни души, и только подойдя ближе к зданию иногда можно было услышать леденящие души звуки: протяжный вой, стоны или истерический хохот. Двери в основном корпусе открывались автоматически. Я понимала, везде было видеонаблюдение, и от этого делалось ещё страшнее.
Я поднялась в лифте на восьмой этаж, вышла у дверей в отделение нажала звонок и представилась – Sitzwache (сиделка). Я надеялась на везение: частенько врачи в ординаторской просто давали подушку, протокол и отправляли спать в свободную палату, но бывали и такие, которые направляли прямиком в палату, и всю ночь надо было сидеть на стуле у кровати больного, бороться со сном и вести протокол.
В этот вечер в отделении интенсивной терапии царила суматоха. В ординаторской никого из врачей не было, а из первой палаты раздавался истошный крик. Я направилась прямиком туда. Три врача склонились над пациенткой, маленькой худощавой женщиной, пытаясь пристегнуть е ремнями к кровати. Она истошно кричала и изворачивалась изо всех сил. Я вспомнила, что во время припадков буйнопомешанные становятся очень сильными. Так оно и было — мужчины-врачи с трудом справлялись с ней. Наконец-то ремни закрепили так, что она едва могла пошевелиться, только неистово продолжала вертеть головой, рыча и завывая как зверь. Медсестра спешно сделала ей укол в предплечье. Пациентка никак не отреагировала. Нужно минут пять-десять. Я заметила у окна на стуле полицейского с рацией, который заполнял бумаги. Врачи поздоровались со мной и дали протокол, указав на стул возле кровати. Медсестра представилась: «Габи,» — потрепала меня по плечу с улыбкой и показала медикаменты, которые ввели больной, чтобы я записала их в протокол напротив графы со временем. Все были дружелюбны и спокойны, как будто ничего необычного не произошло. Настоящие профессионалы.
Врачи подписали бумаги, которые им протянул полицейский. К этому времени пациентка затихла и отключилась. Я посмотрела время и записала в протоколе. Все вышли из палаты, Габи подмигнула мне и пригласила зайти в ординаторскую за чаем и пледом. Я поняла, что мне придётся провести эту ночь на стуле возле пациентки, только надеялась, что она проспит всю ночь.
Самой страшное время в дежурстве — после двух часов, накатывает такая усталость, становится холодно, и время тянется жутко медленно. Вот тогда в голову приходят всякие умные мысли, сознание работает чисто, и ты начинаешь осмысливать свою жизнь. Во-первых, ты себя уважаешь. Это чертовски трудно, но ты делаешь это — ты работаешь и решаешь свои проблемы сама. Во вторых, за эти восемь часов ты получаешь сто двадцать немецких марок, и когда время перестает идти, а зависает и тянется, как это ни банально, но ты понимаешь ценность вещей, реальную стоимость своих ресурсных затрат в процессе зарабатывания денег. Но пожалуй самое главное — это то, что ты начинаешь относиться к себе и своей жизни бережно, с любовью, понимая, что не стоит спускать ее в тартарары из-за наркотиков или бухла, чтобы, не дай бог, и вправду не загреметь в психушку уже в качестве пациента, а не сиделки. Ведь из моего опыта сиделки я узнала, что многие буйные пациенты имели историю наркомании или алкоголизма.
Согласитесь, неплохие выводы для двадцатиоднолетней девушки, в первый раз в жизни живущей в другой стране без родителей. Этот опыт работающей студентки остался со мной навсегда, и вот поэтому я твердо верю в то, что детей надо мотивировать на работу во время учебы в студенчестве и всячески сподвигать на автономность и самостоятельность, на всякие мелкие подработки, чтобы они могли понять, из чего складывается процесс зарабатывания денег, и что это значит на деле. Вот тогда у них и появится здоровая самооценка и самоуважение. Да и просто это познание себя, своих интересов. Та ли профессия выбрана? А может, лучше поменять, пока не поздно? Я не стала социальным работником, а выбрала PR и маркетинг, но всегда с уважением и улыбкой вспоминаю свои студенческие годы в Германии. Это была настоящая школа жизни. А вы согласны со мной? Как вам кажется, стоит ли мотивировать детей-студентов на работу? Хорошо ли это, пробовать различные студенческие подработки во время учебы или нет? А какой опыт был у вас?
Автор Лена Бломквист @blomquist2745, фото Fashion IQ
